И опять никакого ответа. Йохан ощущает, как странная тревога судорогой сводит ему желудок. Он осторожно поворачивает к себе голову Эриджейн и встречает безжизненный взгляд. От легкого движения из полураскрытого рта льется вода. Йохан тотчас понимает, что она мертва и сотрясается в безмолвном вопле. Он резко встает, и в тот же миг чей-то влажный локоть обхватывает его горло, сдавливает его и отгибает назад.

Йохан ростом выше среднего, отличный, превосходно натренированный спортсмен, он многие часы проводит в гимнастическом зале и бегает трусцой, чтобы выдерживать чудовищные физические нагрузки, каких требует гонка Гран-при. Однако нападающий выше него и так же силен. На его стороне эффект неожиданности и потрясение, только что испытанное Йоханом при виде мертвой девушки. Пилот невольно хватает руку человека в водолазном костюме, сжимающую ему горло, всеми силами старается ослабить захват, и краем глаза видит, как что-то сверкает совсем близко. Мгновение – и острый, как бритва, нож в руке нападающего с легким свистом рассекает воздух по короткой нисходящей дуге.

Лезвие вонзается между ребрами – прямо в сердце. По телу спортсмена пробегает дрожь и наступает смертельная агония. Йохан чувствует во рту вкус собственной крови и умирает в холодном свете луны.

Человек в черном костюме всаживает нож все глубже, пока тело Йохана не обвисает на его руках бездыханным грузом. Только тогда он извлекает нож, придерживая труп своим телом, легко укладывает его на палубу рядом с девушкой, некоторое время смотрит на безжизненные тела у своих ног, и переводит дух. Потом берет труп мужчины за руки и тащит вниз, в каюту.

У него мало времени, и до восхода солнца еще многое нужно сделать.

Единственное, чего ему недостает сейчас, – это музыки.

4

Роджер вышел на палубу бальетто [13] и вдохнул свежий утренний воздух. Была половина восьмого, и день обещает быть великолепным. Спустя неделю после Гран-при владельцы яхты, на которую он нанялся матросом, уехали и оставили судно на его попечение в ожидании летнего круиза, который обычно длится месяца два. Так что он будет теперь преспокойно жить в порту Монте-Карло еще по меньшей мере месяц или полтора без утомительного общения с судовладельцем и его женой, жуткой занудой, так обвешанной драгоценностями, что при солнце на нее невозможно смотреть без темных очков.

Донателла, официантка портового ресторана, накрывала столы на открытом воздухе – на причале. Скоро придут завтракать служащие из офисов и портовых магазинов. Роджер молча наблюдал за ней, пока она его не заметила. Донателла улыбнулась ему и неуловимым движением слегка выпятила грудь.

– Как жизнь, ничего?

Роджер продолжил шутливую болтовню, какая с некоторых пор вошла у них в обычай, и теперь изобразил глубокую печаль.

– Ничего, только можно бы и получше…

Донателла прошла от столиков к корме его яхты и остановилась. Открытая кофточка позволяла рассмотреть завлекательную ложбинку между грудями, и Роджер заглянул туда сверху, словно запустил удочку. Девушка заметила это, но не выразила ни малейшего неудовольствия.

– Знаешь, если бы ты поменьше глазел, а побольше говорил, да к тому же с толком… Эй, что делает этот дурень?

Роджер повернулся в ту сторону, куда смотрела девушка, и увидел двухмачтовый бенето, [14] который на всей скорости шел прямо к яхтам у причала. На палубе – никого.

– Проклятые идиоты.

Он оставил Донателлу, бросился на нос бальетто, яростно заорал и замахал руками.

– Эй вы, там, на двухмачтовой, осторожней!

На яхте не подавали никаких признаков жизни Она неслась прямо к причалу, не сбавляя скорости. Оставалось уже несколько метров, и столкновение было неизбежно.

– Эй вы…

Роджер отчаянно закричал и в ожидании удара схватился за поручни. С сухим треском нос бенето вспорол левый бок бальетто и, соскользнув с него, застрял, слегка наклонившись, между его бортом и соседней яхтой. По счастью, двигатель был не настолько мощным, чтобы нанести серьезный ущерб, к тому же кранцы смягчили удар, и все же на боку яхты осталась заметная вмятина. Роджер был вне себя от ярости и заорал, исходя злобой.

– Да вы что, совсем с ума сошли, идиоты долбаные?

С двухмачтовой яхты никто не ответил. С носа бальетто Роджер спрыгнул прямо на корму бенето. На берегу между тем уже собрались любопытствующие. Оказавшись на корме, Роджер пришел в замешательство. Румпель штурвала был блокирован. Кто-то вставил в него багор и привязал линем. Бурый след на палубе вел к лестнице в каюту. Все выглядело так странно и мрачно, что Роджеру стало весьма не по себе. Он медленно спустился по лестнице и увидел, что странный след заканчивается возле стола большой темной лужей. Волосы у Роджера встали дыбом: ясное дело, кровь. На ватных ногах он шагнул вперед. Кто-то кровью написал на столешнице два слова:

Многоточие наводило леденящий ужас. Роджеру было двадцать восемь лет и он вовсе не был героем, но, тем не менее, что-то побудило его подойти к двери, ведущей, по-видимому, в каюту. Он чуть помедлил, ощутив сухость во рту, и толкнул дверь.

Его окатила такая волна сладковатого зловония, что он едва не задохнулся от тошноты. Даже не хватило сил закричать. До конца дней увиденное будет повторяться каждую ночь в его кошмарных снах.

Полицейский, поднимавшийся на яхту, и люди на набережной видели, как Роджер выскочил на палубу и перегнувшись через борт, скорчился в рвотных спазмах.

5

Фрэнк Оттобре проснулся и понял, что у него есть тело, лежащее под простыней в чужой кровати, в чужом доме, в чужом городе.

И тотчас его пронзило воспоминание, будто луч солнца сквозь жалюзи, и снова охватила, как накануне вечером, печаль. Если и существовал еще мир за окном, а в нем – какой-то способ забыться, то его ум отказывался признавать и то, и другое. Зазвонил телефон на столике у кровати. Он повернулся в постели и потянулся к мигающей лампочке на аппарате.

– Алло?

– Привет, Фрэнк.

Он закрыл глаза, и перед ним сразу же возникло лицо человека на другом конце линии. Плоский нос, русые волосы, пристальный взгляд, запах крема после бритья, ленивая походка, темные очки и серый костюм, который превратился едва ли не в униформу.

– Привет, Купер.

– Знаю, для тебя это рано, но я был уверен, что ты уже проснулся.

– Ну да… Что случилось?

– Да всякого хватает! Полный бред. Работаем сутками без перерыва, а толку мало. Чтобы выкрутиться, нужно бы вчетверо больше людей. Все стараются делать вид, будто ничего не случилось, но боятся. И в общем-то они неправы, потому что мы сами тоже боимся.

Он помолчал.

– Ну, а ты-то как там?

Да, я-то как?

Фрэнк задал этот вопрос сам себе, словно только сейчас вспомнил, что жив.

– Вроде все в порядке… Сижу тут, в Монте-Карло, коротаю время с денежными мешками. Единственная опасность – рискую тоже почувствовать себя богачом среди всех этих миллиардеров. Вот если захочется вдруг купить сорокаметровую яхту и это не покажется мне безумием, значит, пора сваливать отсюда.

Он поднялся с кровати, держа телефон возле уха, и не одеваясь, направился в ванную комнату. Сел в полумраке на унитаз.

– Если удастся купить, расскажешь, как это делается, я тоже попробую.

Купер уловил в голосе Фрэнка горькую иронию и решил подыграть.

Фрэнк представил, как тот сидит в своем кабинете у телефона, слегка улыбаясь, и на лице написано огорчение за него. В общем такой, как всегда. А он, Фрэнк, напротив, определенно шел ко дну, и оба это знали.

Немного помолчали, потом Фрэнк отчетливо услышал тяжелый вздох – Купер перестал притворяться. Голос его зазвучал тверже и тревожнее.

– Фрэнк, не кажется ли тебе…

Он знал, что услышит, и сразу же прервал.